3. Исцеление Теодена.
В ВК говорится, что Гэндальф «исцелил Теодена от заклятья Сарумана». Как во многих местах у Толкина, мы не можем провести четкой границы между магией и чисто психологическими вещами. Все происходящее с Теоденом можно описать и так. Саруман подкупил его советника, Гриму, и тот начал говорить королю лживые вещи. Король поверил, прежде всего в то, что он сам слишком немощен, чтобы самому разбираться в проблемах. Слишком старый, слишком слабый для этих грозных времен человек… Происходящее с Теоденом вполне может быть писано в метафоре «пленения фэа» только происходящего на ином уровне, чем у Фродо.
Вот как действует Гэндальф.
«Гимли шагнул вперед, но рука Гэндальфа сжала ему плечо, и он остановился.
Двиморден, Лориэн
Не имеет толстых стен –
Но сокрыт сей дивный Лес
От непрошенных очес.
Там не меркнет никогда
Потаенная звезда;
Непорочен, свеж и чист
Золотой не вянет лист;
Там не сякнет чистый ключ,
Небеса не знают туч,
И не гаснет светлый свет
Много-много долгих лет… -
Тихо пропел Гэндальф – и вдруг преобразился. Отбросив ветхий плащ, он выпрямился, перестал опираться на посох и отчеканил – холодно и ясно: - Мудрый избегает говорить о том, чего не знает, Грима, сын Галмода! Ты превратился в скудоумного червя, в змею, что шипит по делу и без дела! Замолкни же и спрячь свой раздвоенный язык! Не затем я прошел через огонь и смерть, чтобы оправдываться перед лживым слугою, пока не грянет гром!
Он поднял посох. Послышался раскат грома. Солнце в боковых окнах померкло, зала погрузилась в кромешную тьму. Огонь в очаге начал быстро гаснуть, наконец от него остались только мрачные угли. Все ушло в темноту, кроме фигуры Гэндальфа, высокой и белой. За ней багровел подернувшийся пеплом очаг.
В темноте послышался шипящий голос Червеуста:
- Разве я не говорил тебе, о повелитель, что у него нужно отобрать посох? Этот баран, Гама, предал тебя!
Сверкнула вспышка, всем показалось, что крышу расколола молния. Все смолкло. Червеуст лежал на полу лицом вниз.
- Так как, Теоден, сын Тенгела? Будешь ли ты говорить со мной? – спросил Гэндальф. – Попросишь ли моей помощи? – Он поднял посох и указал им на отверстие в крыше. Тьма начинала рассеиваться, и высоко вверху показался сияющий лоскут неба. – Тень еще не всесильна. Мужайся, владыка Рохирримов! Открой свой слух! Внемли моей речи! Лучшей помощи тебе не предложит никто. Отчаявшемуся мои советы не нужны. Но мне есть что посоветовать тебе! Готов ли ты слушать? Однако я должен говорить с тобой наедине. Выйди за порог и посмотри вокруг! Слишком долго ты оставался во мгле, внимая лживым речам, которыми тебя пытались совратить с прямого пути.
Теоден медленно поднялся. В зале постепенно светлело».
Далее Теоден выходит из палат, обозревает страну с вершины холма.
«С высокой вершины холма взору открывались зеленые роханские степи, начинавшиеся сразу за рекой и уходившие в серую даль. Ветер подгонял косые занавеси далеких дождей. На западе еще клубились грозовые тучи, прорезанные молниями, но ветер уже сменился на северный и буря, пришедшая с востока, постепенно уходила на юг, к Морю. Внезапно в землю, проткнув облака, вонзился солнечный луч. Нити дождя засверкали серебром, а река вдали заблистала, как хрустальная лента.
- Здесь гораздо светлее, - молвил Теоден.
- Ты прав, - сказал Гэндальф, - И годы еще не так отяготили твои плечи, как внушают тебе некоторые доброхоты. Брось же эту палку!
Черная трость со стуком выпала из рук Короля и покатилась по камням. Теоден медленно выпрямил спину, задеревенелую, словно от тяжкой ноши, перевел взгляд на небо – и глаза его засинели.
- В последнее время мне снились темные сны, - сказал он. – Но теперь я проснулся! Жаль, что ты не пришел раньше, Гэндальф!»
В сущности, неясно, использует ли Гэнадальф какое-либо «колдовство». Он не произносит заклятий, не швыряет огненные шары. Все происходящее можно объяснить психологическим эффектом, плюс «случай». Гэндальф говорит уверенно, как имеющий право, он и есть обладающий правом – посланец Запада, но на этот раз этот факт остается «за кадром» (явно Гэндальф говорит это блрогу).. Используя сначала суеверный страх рохиррим перед эльфами и всяческим колдовством, он мастерски использует «внешние» эффекты – грозу, молнию, разрыв облаков. Обморок Червеуста тоже вполне объясняется психологией – суеверному, слабому человеку легко поверить, что к нему применяется колдовство. Подобные примеры встречаются и в реальном мире – например, известен ужас традиционных народов перед священными предметами, на которые наложено «табу». Бывает, что люди даже умирают от ужаса, если случайно прикасаются к таким предметам.
В принципе то, что сделал Гэндальф, мог бы сделать любой мудрый человек. Более того, именно такое понятие магии – как того, что мы бы назвали «силой воли», «даром убеждения» было распространено в древних обществах, у германцев и кельтов, а их представления о мире Толкин знал достаточно хорошо.
Замечу, что Теоден в этом эпизоде так же не является простым «объектом», над которым производят некие действия. Гэндальф обращается к нему, к его воле и разуму. И Теоден в конце концов принимает решение сам – оставаться ли ему беспомощным стариком, не несущим ответственности, спрятаться ли от происходящего в свою немощь и дряхлость, или же принять все, плохое и хорошее, с полным осознанием и ответственностью за происходящее.
Любопытно, что Гэндальф в этом эпизоде действует практически так же, как и в эпизоде с Фродо на Амон Хен. Он устраняет оковы, причину сковавания воли – в одном случает это Червеуст, он так или иначе замолкает и Теоден получает возможность подумать своим умом; в другом случае – голос Кольца, его тягу к Хозяину. Сбросив влияние Кольца, которое Фродо уже не в слах преодолеть сам, в критической ситуации (Фродо крайне близок к обнаружению Сауроном), Гэндальф дает Фродо несколько мгновений самостоятельного выбора.
«И вдруг взгляд Фродо замер, наткнувшись на преграду. Стены, укрепления, бастионы предстали глазам Хранителя – черные и немыслимо крепкие: железная гора, стальные ворота, адамантовая башня… Так вот он какой – Барад-дур, твердыня Саурона! Надежда в сердце Хранителя погасла.
Внезапно хоббит почувствовал: страшный Глаз – там, внутри. В Черной Башне не спали. Каким-то образом от Фродо не укрылось – Глаз почуял, что на него смотрят. Злая, яростная воля, таившаяся в стенах крепости, прянула наружу, и – Фродо ясно ощущал это – словно длинным пальцем принялась ощупывать окрестности. Сейчас этот палец дотянется до него и пригвоздит к месту! Враг узнает, где прячется Кольцо! Вот палец коснулся Амон Лау. Вот он уперся в Тол Брандир… Фродо бросился наземь и сжался в комок, натягивая на голову серый капюшон.
«Нет! Никогда!» - услышал он свой голос. А может, наоборот – «Иду к тебе! Жди!»? Фродо сам не мог разобрать, что бормочет. И вдруг в его голову проникла какая-то новая, чужая мысль, зазвучавшая совсем по-иному: «Сними! Сними его! Кольцо сними, осел ты этакий! Скорее!»
Две силы встретились. Какое-то время Фродо балансировал между ними, как на скрещении двух клинков; он забился в судороге, не выдерживая пытки, – и вдруг вновь стал самим собой. Он был не Голосом и не Глазом, а хоббитом Фродо. Он был свободен в выборе, и у него оставалось еще мгновение, чтобы выбрать. И он снял Кольцо с пальца.
Оказалось, что в небе светит яркое солнце, а сам он стоит на коленях перед каменной скамьей. Ему почудилась, что над его головой пронеслась черная тень, длинная, словно рука призрачного исполина; не коснувшись Амон Хена, она протянулась на запад и пропала. Небо очистилось, засинело, и на деревьях запели птицы.
Фродо поднялся. Он чувствовал страшную усталость, но воля его окрепла, на сердце было легко, и он громко сказал себе:
- Теперь я сделаю то, что должен».
Вот так, имхо, и действуют в Арде благие силы – они не требуют, чтобы разумное существо приняло какое-то конкретное решение, оно добивается, чтобы разум и воля были свободны и человек (или эльф, или гном, любой разум) могли принять решение самостоятельно. Темные же силы стремяться сковать человека, его разум и волю и заставить подчиняться себе, искренне или же против воли. Разница между телесными оковами и «оковами фэа» заключается в том, что такие оковы можно и полюбить, и даже принимать их за свободу. В этом случае человек может не пожелать расставаться с ними и будет сопротивляться попытке «исцелить» его. В худшем варианте разум и воля становятся «изъеденными злом» и не могу уже больше сопротивляться полному падению. Именно это и произошло и с назгулами, и с Сауроном.
Возможен ли подобное развитие событий для эльфа – вопрос открытый. С одной стороны, эльфы никогад не служили Врагу по доброй воле. С другой, свобода воли предполагает и возможность падения, в том числе и окончательного. В любом случае, эльфы способны на «мэлькоризм» и дурные поступки.
|